Насколько хорошо сидеть в кофейне на площади, залитой солнцем, слушать бой старинных часов, глядеть на море и ни о чем не думать, - настолько тошно бывает заглянуть в себя и увидеть снова это вот все - разочарование, сожаление, беспомощность; как пойти дальше, если я все время спотыкаюсь об одно и то же, не могу успокоиться, а успокоившись - все равно не могу отпустить. Сейчас лучше и легче, я впервые за долгое время действительно полюбила, кажется, этот маленький город, впервые отдыхаю, а не бегу бездыханно то ли к себе, то ли от себя. Но внутри себя я все еще shattered, и никак не получается собрать себя по кусочкам.

Ian McEwan - Atonement



Will you stay with me my love
For another day?
'Cause I don't want to be alone,
When I'm in this state.
Will you stay with me my love?
'Til we're old and grey.
'Cause I don't wanna be alone.
When these bones decay

Даже не помню, сколько ждал меня Макьюэн, и где именно я его покупала, и когда (вот сколько живут иногда книги на полках). Наконец дождался, и не зря: это бесспорно одна из лучших книг, которые я прочитала за последнее время (их и так немного, но она прямо очень хороша). При том, что о "Цементном саде" я помню, что она понравилась мне не очень, или впечатлила не до конца, - для первого романа объяснимо, конечно, но сейчас думаю, что, может быть, пропустила что-то. Ладно, у меня всегда получаются тупые вступления: я просто очень люблю МакЭвоя, он был на обложке, я полтора месяца таскала его везде с собой и любовалась при каждом удобном случае. При этом фильм я смотрела лет эдак семь назад, сюжет в целом помнила, легче от этого не стало, все тлен. Та-дам.

Первое и главное мое впечатление от книги - острая, почти пугающая психологическая точность внутреннего мира героев. Разные книги берут разным, кому-то получается интрига, кому-то - атмосфера и описания, которые хочется пощупать (тот же Брэдбери и его "Надвигается беда"), а вот Макьюэн читает и пишет в душах своих героев, и обстоятельно и красиво выкладывает читателю на обозрение самые трогательные, полубессознательные, самые страшные в этой своей внутренней убежденности мысли и мотивы героев. Их истории и поступки настолько по-человечески слепы и сосредоточены на себе, что со стороны кажутся едва ли не намеренным злодейством: да как так можно? Так хочется воскликнуть читателю. Но в том-то и мастерство автора, что по-другому-то и быть не могло, и внутри романа нет ничего вопиющего, а лишь обыденная убежденность героев в своей правоте, да даже просто в правильности картины мира, которую каждый из них (из нас?) видит. Сколько таких историй рассказываем мы сами, сколько поступков додумываем, скольких людей принимаем за отражения наших собственных страхов, судим на их основании, выносим приговор? У Брайони, героини романа и его же анти-героини, если подумать, было гораздо больше причин на этот самообман, чем обычно требуется. Если не вставать в позу всезнающего читателя, я подозреваю, подобных, пусть и меньших по эффекту, искуплений у любого человека накапливается немало. Это и отвратительно и одновременно болезненно знакомо, как мы не видим в упор самых близких, самых любимых. А видим лишь - да, - себя самих, и как тошно иногда в себя вглядываться, как хочется уже отвернуться, а все никак, до самого последнего, до забвения и выцветания всех желаний невозможно избавиться от этой зацикленности, закольцованности истории, которая всегда возвращается к тому, что у нас внутри.

На Лайвлибе многие почему-то ненавидят Брайони (нет, я все понимаю, косвенно убить МакЭвоя - это особый уровень зла, дальше только Магнето и "Эрик, я не чувствую ног"), но на мой взгляд эти эмоции тут совершенно misplaced, - додумывать реальность совершенно в человеческой природе, было бы более удивительно, если бы она этого не сделала. (Я-то вообще еще не дочитала, и вот третья-то часть мне кажется наиболее интересной с точки зрения экскурсий по закоулкам памяти, бесконечных зеркал восприятия и вины).
В романе три главных героя, три точки зрения, и Брайони я люблю не меньше Сесилии и Робби, - ее голос напоминает мне мой собственный.

UPD: дочитала. Как я и думала, третья часть самая интересная - во-первых, невероятно подробное описание первых дней после отступления в госпитале: снова не могу понять, за что можно не любить Брайони, - по-моему, она очень близкая читателю героиня, с идеальным для повествования градусом наблюдательности и саморефлексии.
Мне еще показалась занимательной история Лолы и Пола Маршалла: не карикатурная, не шаблонная "злодейская", а вполне себе жизненная в своей обыденности, даже чем-то притягательная: там и порок, и слабость, и partners in crime, и не самая драматичная развязка, никаких там кар небесных, а вполне себе сносная старость. Я бы почитала сайд-стори про них пера МкЮэна, чесслово.

Вообще что угодно еще его пера почитала бы, но вроде у него нет больше ничего про МакЭвоя, эх.

Земляника с молоком, питерское небо над Петропавловкой, Нева у ног, обнимать лучшего друга крепко-крепко, читать книги в метро. Ощущение, будто скоро апокалипсис, и это единственное место, где я хочу его провести.

У Сары Уинман ("Когда Бог был кроликом" ) вышла новая книжка.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Из моего окна видно крыши, небо над ними расцветает оттенками сизо-голубого после дождя, выцветает в розоватую ржавчину вечера. Я пытаюсь говорить себе, что это не внешнее, а внутреннее: не он мне снится, а я сама себе его сню, бессмысленно и неподконтрольно.
Мне все равно грустно. Как так могло получиться, что одна встреча вынесла все защитные блоки, как огромной волной?

Работать с девяти до шести хорошо, - в это время можно ни о чем не думать, кроме графиков, переводов, звонков и новостей. В пятницу звонили из узбекского посольства, и такие они были.. настойчивые, вежливые.
Когда ничего не делаю, зависаю на облака, на красивые берлинские дома, на отдающиеся эхом мысли. Варю кофе и сажусь пилить подборку новостей за выходные.

Снимаю комнату в Берлине у режиссера-мультипликатора родом из Питера. На кухне висят вперемешку серьезные картины и каляки-маляки ее детей, в ванной между тюбиков и шампуней понатыканы кисти. Над обеденным столом - уличный старинный фонарь и фотография заброшенного кинотеатра в рамке. Дети милые, третья соседка - 18-летняя немка - тоже милая. За полубогемную атмосферу перемещенной в пространстве питерской коммуналки я готова простить очень многое.

Город большой, шумный, пыльный, - но мне нравится. Ближайшие пару месяцев я официально Berlinerin, и завтра у меня первый рабочий день.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра