Der Himmel über BerlinБерлин, вторая половина XX века. Город восстает из развалин и пепла, город просыпается от долгих и странных снов, он разделен стеной, побежден и раздавлен. У него за спиной долгая и сложная история, огромное наследие, важность которого неоспорима, но если в историческом плане оно представляет несомненную ценность, то в рамках человеческих - это груз, с которым городу и его жителям нужно как-то жить.
За Берлином наблюдают ангелы, способные читать в душах людей - они спускаются на землю, заходят в дома и мысли и ведут летопись мгновений. Случайный взгляд, мысль, смех ребенка, протянутая рука, сказанное слово - все мелочи, только кажущиеся незначительными фиксируются ими. Иногда ангелы мечтают оставить вечность, почувствовать человеческие эмоции, войти в поток, за которым они наблюдали с начала времен. Иногда им это удается, - и взамен небес остается жизнь и город, где можно даже найти себя и обрести человеческое счастье.
Большая рецензия.Фильм условно разделен на две части - первые 90 минут мы как будто находимся вне мира, вместе с ангелами смотрим на него со стороны. То, что мы видим, монохромно и похоже на документальную хронику. Это панорамы черно-белого Берлина с высоты птичьего полета, монотонный гул разрозненных голосов-мыслей, чужие комнаты и квартиры, случайные лица и эмоции. И только этот документальный, отстраненный взгляд со стороны дает представляение о картине мира, о том, что случилось с городом и каким он стал.
Берлин разделен, разграничен. Через весь город тянется граница, бесконечная стена, и точно такие же стены выстроили в своих душах его жители, пытаясь отгородиться от реальности. Каждый человек - это буквально проговаривается в фильме - стал отдельной страной со своими флагами, каждый натянул колючую проволоку вокруг, выставил часовых. Как ответная реакция на годы тоталитаризма и насильного превращения людей в один социальный организм, наступила эпоха отделения, отдаления, крайней индивидуализации. Это по-настоящему страшно - опустевшие улицы, редкие недоверчиво оглядывающиеся прохожие, ощущение отчужденности и одиночества города. И в душах его людей один и тот же вопрос - Wie muss mann leben? Как жить? Как жить в мире, который раскололся на кусочки,в городе, который растащили и разделили, как жить с осознанием вины, поражения, смерти? Как осознать себя в пространстве, как найтись.
Воздух звенит от этих вопросов, и тем прекраснее образы все подмечающих и знающих ангелов, что так отчаянно нуждаются в них эти люди и этот город.
В ком-то, невидимом, кто держит за руку в самые темные моменты. Кто слушает и слышит, присутствует рядом, ведет через заброшенные пустыри, стоит за спиной, читает вслед за тобой книгу в огромной библиотеке. Это концепт неоставленности Берлина. Это вера создателей фильма, что какими бы потерянными не чувствовали себя жители города, они не покинуты, за ними наблюдают, их хранят. Пугливых детей, стариков и женщин, любовников и самоубийц. Я ничего не знаю о немцах (или знаю недостаточно), но если их комплекс вины существует, этот фильм мог бы быть их утешением.
Ангелы прекрасны, для меня особенно почему-то Кассиэль. Дамиэль все-таки слишком здешний, слишком для себя, и о нем вся вторая часть фильма - о том, как он хотел быть человеком и любить, как прекрасен глоток свежего воздуха и вкус кофе, как важно найти и узнать женщину, которую любишь. Он именно по-человечески понятен и близок, и их история с Марион - история нашедших друг друга одиночеств. Красивая, дающая веру и силы - ну, может чуточку банальная.
А Кассиэль существует в вечности, и он безумно любит людей. От этой любви хочется плакать, потому что она так прекрасна, что пережимает горло. Кассиэль, перечисляющий в начале фильма увиденные им моменты бытия с таким воодушевлением, такой любовью. Кассиэль, следующий за стариком через пустыри, ведущий его, следящий, хранящий. Пытающийся удержать решившего спрыгнуть с крыши самоубийцу и кричащий дико, отчаянно, когда тот все-таки прыгает. Мучающийся осознанием, что не смог спасти, прошивающий всепонимающим взглядом ночные дороги и подземные переходы, как будто пропускающий через себя всю боль и потерю Берлина.
Это удивительно сильный образ неизбывной за столетия войн и боли любви к людям.
Там есть очень контрастный момент, когда на рок-концерте Дамиэль и Марион ищут друг друга под сомнамбулическую музыку Ника Кейва, а Кассиэль неподвижно стоит прямо за спиной музыкантов. Его мир по-прежнему монохромен, он одинок. И в тот момент, когда Дамиэль наконец встречает Марион в украшенном в готическом стиле баре, Кассиэль в черно-белом пространстве отворачивается к стене и закрывает глаза. Играют From her to eternity, образ завершен и совершенен.
Еще один сквозной образ фильма - метафора детства. В фильме звучит стихотворение Петера Хандке "Песня о детстве", звучит, прямо скажем, почти как реквием. Когда ребенок был ребенком, однажды он проснулся в чужой постели, теперь же он все чаще просыпается в чужих постелях. Многие люди казались ему красивыми, а теперь они кажутся такими все реже и реже. Раньше он легко представлял себе рай, а теперь он может только догадываться, какой он. Раньше он играл с воодушевлением, а теперь он может полностью отдаться делу, только если это его касается. Люди в этом фильме похожи на разочаровавшихся, выросших детей, а неуютный мир - на болезненное взросление. И это тоже очень больно.
Я не выдержала на истории старика, который искал Potsdamer Platz среди пустырей и щебня и повторял "а здесь было старинное кафе, а здесь я часто покупал газету, нет, это не может быть Потсдамер Платц, это невозможно". То ли потому, что совсем недавно я стояла в самом центре оживленной толпы там, и Берлин совсем-совсем живой сейчас, то ли потому что момент действительно очень трогательный, я не знаю. Обессиленный старик сидит на сломанном кресле посреди заросшей бурьяном пустоши, в центре серого ничто, на обломках всего, что было его жизнью, и только печальный ангел молча стоит рядом с ним.
Я посмотрела этот фильм и моментально пожалела, что посмотрела его. Ведь это значит, что я больше не смогу посмотреть его впервые, а таких фильмов, я интуитивно чувствую, не так много. Тем более именно немецких фильмов. Такие ощущения были у меня, наверное, только от фильмов Тарковского.
Удивительно много в нем. Удивительно сильно. Я плакала - не так, как плачется от сентиментальных драм и девочковых стихов, а, наверное, так, как правильно, как плакала иногда над книгами - от переполняющей любви к людям.
Это еще и мои не до конца мне самой понятные эмоции от посещения Берлина этим летом, личные какие-то углы и чувства, совпавшие так чудесно с ним, но фильм оставил такой огромный клубок мыслей, который трудно описать и разложить по полочкам. Хотя я все-таки, конечно, попыталась.