У меня впереди, кажется, сложнейшие три недели за последние полгода, а еще чертова куча нерешенных вопросов и несобранных бумажек - и много, много нервов. Но прямо сейчас я об этом думать очень не хочу, и вообще, как часто в последнее время, предпочитаю решать проблемы по мере их поступления. Иначе от одних мыслей о том, как это все разгребать, можно сойти с ума.
А пока проблемы подползают с тыла к моему беззащитному тельцу, я изо всех сил пытаюсь поплотнее свернуться в клубочек и ухватить "самые-самые последние" моменты свободы. Смотрю фильмы, гуляю, читаю французские романчики, иначе говоря, прячу голову в песок.

Вчера ночью я готовилась к экзамену. Часов эдак до двух. А потом вдруг спонтанно отодвинула конспекты, закрыла бесчисленные вкладки с википедией и отправилась смотреть «Ускользающую красоту» Бертолуччи.
Экзамен, как мне кажется, написала не очень хорошо, но уж что-что, а жалеть об этих двух часах я точно не собираюсь.
Для меня фильмы Бертолуччи прекрасны в большей степени даже не самими собой, не просмотром, а невероятным послевкусием, которое они после себя оставляют, таким живым и терпким, что его ни с чем не спутаешь.
После его фильмов я просыпаюсь с этим чувством, будто на губах брызги яблочного сока, и запах цветения в волосах, и прикосновение летней южной ночи к лопаткам, и еще что-то совсем неуловимое, но до странного настоящее, такое, от чего дышится глубже и бегут мурашки по ногам.
В этих фильмах мир такой прекрасный и хрупкий, что пальцы тянутся к экрану и хочется туда с головой залезть и там остаться, или научиться видеть так же, как режиссер. Каждый кадр - маленький шедевр выбора, с точностью до сотнитысячной, именно то, что нужно увидеть, детали, из которых складывается гармония - ленты ли, фильмографии или самой жизни - или всего сразу.
Нет, я не могу это передать. Я слишком косноязычна, и у меня маленький словарный запас, но я чувствую всю эту трепетную, уязвимую, так бережно собираемую им смертную красоту, и мне так хорошо и так больно от этого чувства.

"Ускользающую красоту" где-то сравнивали с современной интерпретацией мифа о похищении Европы, в которой чуждое, "соблазняющее" начало в облике молодой американки пленяет "растерянный мир современной Европы".
Не уверена, что мне близко такое толкование - то есть что-то, наверное, есть, не берусь утверждать однозначно.
Мне Люси кажется скорее гармоничным синтезом итальянского и американского, не зря же она отправляется в Италию на поиски отца и самой себя - если она и обретает что-то там (читай "похищает"), то - свою же собственную цельность и равновесие. А ее присутствие, как гладкая поверхность зеркала, отражает всех обитателей дома, меняя их почти незаметно и делая каждого немножечко более настоящими, немного больше собой.
Она и творец и творение, и весь фильм, кажется, учит именно этому - что нет однозначных ролей и границ, а каждый всегда и охотник, и жертва, и Ева и Лилит. И что это и есть гармония всего существующего.
Когда каждый кадр заставляет замирать от восхищения. И танец в средневековых коридорах, итальянская музыка, свечи и скульптуры, разговоры и стихи. И божественный итальянский юноша в красной рубашке и с растрепанными кудрями, что ж они все такие охуенные, а. И ускользающая, широкоглазая, невозможная Люси.

И теперь мне хочется снова пересмотреть Io e te, желательно на большом экране, потому что это послевкусие, непостижимым образом переплетенное с моими собственными воспоминаниями о Риме, не дает мне покоя. И потому что когда еще, в конце концов, я смогу увидеть Бертолуччи на большом экране.

И впервые за очень долгое время я проснулась сегодня рано и абсолютно счастливой, как будто еще проживая эти короткие два часа, одновременно с этим летним утром, вкусом кофе и звуками любимой песни Боуи перекатывая на языке послевкусие. То самое.