Мы пили до утра. Но ничем я не мог погасить в себе ледяной дрожи. Кончилась ночь следующим разговорчиком. Я сказал: - Ты знаешь, что ты исковеркал, растоптал мою жизнь?
- Ну что же, Сашура, если растоптал, значит - лучшего она и не стоила... Ты только представь: ты - жучок, и подожми лапки.
- Врешь. Я лучше тебя. Из меня мог бы выйти замечательный музыкант.
- Жалко, жалко, что из тебя не вышел замечательный музыкант.
- Ты сумасшедший... Тебя убить нужно.
- Подожди, поживу еще немножко. Смотри, как у меня уютно.
- Я тебя убью все-таки.
- Чем?
- А вот этим. (Я вынул наваху, брошенную Гастоном Утиный Нос. Клянусь тебе, я не помнил, с каких пор она завелась у меня в кармане. Михаил Михайлович пощупал лезвие.)
- Нарочно ее захватил?
- Не твое дело.
- Это когда мы на койках лежали, ты решил?
- Да, тогда.
Он вдруг перегнулся через стол, оловянными, без просвета глазами отыскал мои зрачки:
- Саш, знаешь, - ведь убить ты меня не можешь... Я ведь не существую сам по себе... Тебе это никогда не казалось? Изловчишься, пырнешь меня, а ножик-то, оказывается, у тебя в горле. А меня-то и нет совсем... ку-ку...
(А. Толстой - "Рукопись, найденная под кроватью" )