«Here's looking at you, kid. We'll always have Paris.»

Многие ли сейчас помнят Касабланку? Город с именем сладким, как запретное имя любимой когда-то женщины, южное солнце и душные ночи темнее душ человеческих, вавилонское смешение языков и надежд, край мира - трамплин, с которого начинается Большое Путешествие. Полутемный зал старомодного салона, куда ведут все пути алчущих и отчаявшихся, где звучит хриплый блюз из забытого, но не отболевшего прошлого. Ты же помнишь, все помнишь - парижские улицы, перекрестки Нью-Йорка, поезда и встречи, черно-белые кадры - все укрывают сумерки Касабланки, будто накидывая бархатную накидку на обнаженные плечи, пряча от равнодушных глаз, отпуская, растворяя в тумане и сохраняя - в сердце. И пусть их разводят тысячи дорог - усталых, притихших, торжественных - это будет началом удивительной дружбы и большой борьбы, и когда-нибудь потом - победы и покоя - а когда все закончится, многие ли вспомнят Касабланку?..

Коротко о невыразимом.Старые фильмы обладают совершенно особой атмосферой, которую трудно чем-то объяснить и так же трудно победить. Я понимаю, почему Фрай так любит этот фильм, и в его книгах иногда звучит эта же вера в лучшее в людях - даже не в лучшее, а в главное, которое в самые тяжелые моменты раскроется и раскроет все двери, впуская воздух и свет даже в черно-белый мир оттенков и тонов. И "Касабланку" не опишешь никакими словами, и громкие эпитеты не для нее - как говорить о классике кино? Как говорить о ней, если она, на цыпочках пришедшая из сороковых годов в сегодняшний день, заставляет так переживать и чувствовать, и верить в героев, бояться за них, комкать в руках покрывало, не отрываясь от экрана?
Кажется, я только что поняла, почему в "Making history" осознавая, что исчезла целая эпоха мирового кино, Майкл больше всего сожалеет о ней: "Касабланка! Боже мой, не было Касабланки!"
Как прекрасно, что она есть.