Доброе утро, милые мои.
Сегодня прекрасное весеннее солнце, невесенний мороз, ветер на проспектах. Итальянская музыка в динамиках.
У меня все еще не проходит hay fever по Моцартам, но я боюсь соваться в фандом - они так давно, и так вместе, что любое "а вот я тут на днях посмотрела.." кажется кощунственным, и мне совершенно не с кем поделиться моими маленькоми открытиями и восторгами. Поэтому я тихонько восторгаюсь в одиночестве, делающем детали почти личными - какие-то старые записи плохого качества, где Фло старательно поет в дурацком прикиде, а Микеле кривляется и поочередно изображает то карабаса, то виолончель, то упоротую балерину, первые выступления, где Клэр плющит так, будто это она - Моцарт, мои кривые переводы песен и искреннее мимими на перепетии текста, грядущий когда-нибудь пересмотр со французскими субтитрами, и много еще, о чем так хочется поговорить, о чем хочется спросить, но не у кого.
Это пройдет, этот горячечный восторг и жадность до подробностей, всегда проходит - но именно сейчас мне от него очень хорошо и правильно. Тем более, такие вещи, если уж случаются со мной, никогда не уходят полностью.
Еще я сейчас читаю детскую книгу "Маленькая принцесса и Бродячий мостик", написанную двумя переводчицами с филфака, и в тексте явно прослеживается, что его писали наши выпускницы, потому что фамилия одного из главных героев - Аствацатуров, и двенадцатилетние дети обсуждают Старшую Эдду так, будто это в порядке вещей.
А еще там много Петербурга, деревянные мостки уводят в сказочный мир прямо с Английской набережной, а каменные львы спрыгивают с постаментов в полнолуние.
Ужасно хочется объявить месяц детской литературы и читать исключительно сказки, но объем материалов к курсовой не оставляет мне шансов.
На лестнице в Академии Художеств застыл огромный мраморнй лев, и меня со вчерашнего дня мучает вопрос, есть ли у него имя.